Воспоминания о чернобыле

Чернобыль. Несколько историй от тех, кто там был

26 апреля 1986 года мне исполнилось семь лет. Это была суббота. К нам в гости пришли друзья и мне подарили желтый зонтик с буквенным орнаментом. Такого у меня никогда не было, поэтому я радовалась и очень ждала дождя.
Дождь случился на следующий день, 27 апреля. Но мама не разрешила мне под него выходить. И вообще выглядела испуганной. Тогда я впервые услышала тяжелое слово «Чернобыль».

В те годы мы жили в военном городке маленького поселка Сарата Одесской области. До Чернобыля далеко. Но всё-таки страшно. Потом из нашей части в ту сторону потянулись машины с ликвидаторами. Ещё одно тяжелое слово, значение которого я узнала много позже.

Из наших соседей, которые голыми руками закрывали мир от смертельного атома, сегодня в живых остались единицы.

В 2006 году этих людей было больше. За неделю до своего дня рождения я получила задание – поговорить с оставшимися ликвидаторами и собрать самые интересные эпизоды. К тому времени я уже работала журналистом и жила в Ростове – на — Дону.

И вот я нашла своих героев — начальника противошокового отделения Северокавказского полка гражданской обороны Олега Попова, Героя России капитана II ранга Анатолия Бессонова и санитарного врача Виктора Зубова. Это были абсолютно разные люди, которых объединяло только одно – Чернобыль.

Я не уверена, что сегодня все они живы. Все-таки одиннадцать лет прошло. Но у меня сохранились записи наших бесед. И истории, от которых до сих пор холодеет кровь.

История первая. Аномальное лето.

13 мая 1986 года у Олега Викторовича Попова, начальника противошокового отделения Северокавказского полка гражданской обороны был день рождения. Родные поздравляли, друзья звонили, пришел даже посыльный. Правда, вместо подарка принес повестку – завтра утром нужно было прийти в военкомат.

— Мы тихо отпраздновали, а на следующий день я пошел по повестке. Даже не подозревал, куда меня вызывают, поэтому надел легкую рубашку, взял денег, чтобы молока домой купить. Но молока мои так и не дождались. Вернулся я только в конце лета, — рассказывал мне Олег Попов.

Чернобыль запомнился ему аномальной температурой. Днем уже в мае было под сорок, ночью – так холодно, что зуб на зуб не попадал. В качестве защиты ликвидаторам выдали брезентовые костюмы. Тяжёлые и не пропускающие воздух. Многие не выдерживали – падали от тепловых ударов. Но надо было «убирать радиацию», поэтому костюмы снимали и ликвидировали, как умели – голыми руками.

Люди начали болеть. Главный диагноз – пневмония.

— Тогда у меня случилось ещё одно потрясение. Нам доставили ящики с красными крестами – медикаменты. Мы их открыли, а там – не передать словами – то, что пролежало на складах не один десяток лет. Бинты от времени распадались на нити, таблетки – желтые, срок годности на упаковке еле проглядывается. В тех же коробках лежали гинекологические приборы, приборы для измерения роста. И это все ликвидаторам. Что делать? Как лечить людей? Единственное спасение – госпиталь, — вспоминал Олег Викторович.

Борьба шла и днем и ночью. И не только с реактором, но и с системой, и с самими собой.

На сайте «Чернобылец Дона» о Попове есть такая справка:

«В 30-километровой зоне работал по специальности, приходилось лечить и ставить на ноги в основном солдат и офицеров своего полка. Работы было много, и Олег Викторович фактически был главным ответственным за здоровье личного состава полка. Ведь призывали солдат и офицеров в спешке, зачастую без медицинского освидетельствования. Попов О.В. вспоминает, что были случаи призыва на сборы с язвенной болезнью, другими заболеваниями. Кого-то даже приходилось отправлять в больницу или госпиталь. Ну и, конечно, удавалось оказывать солдатам и офицерам психологическую помощь, ведь понятно, что штатного психолога в части не было. Его труд в полку ценился, и с той поры он сохранил самые теплые воспоминания о соратниках, о командире полка Клейменове Н.И. и офицерах части.
После завершения спецсборов и возвращения домой Олег Викторович по роду профессии и работы лечил ликвидаторов аварии на ЧАЭС и всегда был готов помочь им словом и делом.
Имеет правительственные награды: орден «Знак Почета» и «Орден мужества»».

Только в мае 1986 года и только из Ростовской области в Чернобыль приехали около тридцати тысяч ликвидаторов. Многие возвращались грузом 200. Многие везли отравляющий заряд в своей крови.

Олег Попов привез на Дон лейкемию. Приехал с анализами, с которыми его бы не приняли даже в онкологическом центре – 2.800 антител в крови.

— Но я не планировал сдаваться. Решил жить. И жил – занимался шахматами, английским, меня затянула фотография, стал путешествовать, писал стихи, конструировал сайты. И, конечно, помогал своим – таким же парням, как я, которых послали в это пекло, — рассказывал он.

Я набрала имя Олега Викторовича Попова в Интернете. И с радостью обнаружила, что он так же живет в Ростове, ведет свой сайт, его фотоискусство оценивают высокими наградами, а у его литературного творчества немало почитателей. В этом году, если верить сайту правительства области, ликвидатору вручили очередную награду. А в 2006 начальнику противошокового отделения Северокавказского полка гражданской обороны Олегу Попову вручили орден Мужества.
Тогда он мне говорил, что думает, что не стоит этой высокой награды.

— Настоящие герои – это те парни, которые были на реакторе, возводили саркофаг голыми руками, делали, так сказать, дезактивацию. Это была преступная глупость, которая унесла тысячи жизней. Но кто тогда об этом думал? Кто знал, что закопать, обезвредить, похоронить радиоактивные вещества, перекопав стадионы, отмыв крыши и окна домов, невозможно?! В тот момент ничего другого не было…

История вторая. Сладкие дороги смерти.

Воспоминания санитарного врача Виктора Зубова немного другие. Когда только объявили о сборе на ликвидацию аварии, он пошутил, что поедут они против танков с саблями воевать. Оказалось, что не ошибся. По сути так и было.
Утром 21 июня санитарные врачи Ростовской области выехали в Припять.

— Вначале мы, если честно, не понимали всего масштаба трагедии. Подъехали к Припяти, а там – красота! Зелень, птицы поют, в лесах грибов видимо — не видимо. Хатки такие аккуратненькие, чистые! И если бы не думать о том, что каждое растение напитано смертью, то – рай! – вспоминал Виктор Зубов. – Но в лагере, куда мы приехали, я впервые почувствовал страх – мне рассказали, что врач, на чье место меня и прислали, покончил жизнь самоубийством. Нервы сдали. Не выдержал напряжения.

Из ярких воспоминаний Зубова – сладкие дороги. Обычные дороги, которые поливали сахарным сиропом, чтобы под сладкой корочкой сковать смертельную пыль. Но все было зря. После первой же машины сахарный ледок лопался и яд летел в лицо ликвидаторам, которые ехали следом.

— Еще мы не до конца понимали, что будем делать. А на месте выяснилось, что больных у нас немного. И все семьдесят врачей приехали для дезактивации, — объяснял он. – Из защитных средств были фартук и респиратор. Работали лопатами. Вечером – баня. Что делали? Мыли окна домов, помогали на АЭС. Спали в резиновых палатках, ели местную еду. К тому времени мы уже все понимали. Но выбора не было, надеялись на лучшее.

В Чернобыле Виктор Зубов пробыл шесть месяцев. Дома врач понял, что теперь он, молодой мужчина, стал постоянным клиентом поликлиники и обладателем букета болезней. Диагнозы перечислять устанешь.

На момент нашего интервью (напомню, было это 11 лет назад) Виктор жил на лекарствах. Но держался молодцом — играл на баяне «битлов», гулял с внуками, что-то мастерил по дому. Старался жить, так, чтобы не было мучительно больно.

Заметили ош Ы бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

СП — Новости Бельцы Молдова

Бельцкий независимый портал

Сообщить новость | Задать вопрос

Чтобы отправлять сообщения «СП», авторизуйтесь с помощью одного из сервисов

Войти через соцсеть

«Радиоактивная пыль была очень опасной. И она была везде». Воспоминания ликвидатора чернобыльской аварии

• Свежо Предание

«Радиоактивная пыль была очень опасной. И она была везде». Воспоминания ликвидатора чернобыльской аварии

Александр Соловьёв во время службы в чернобыльской зоне и сегодня.

26 апреля 1986 года на Чернобыльской АЭС произошла крупнейшая за всю историю атомной энергетики авария. В четвёртом энергоблоке был полностью разрушен реактор, а в окружающую среду попало большое количество радиоактивных веществ. В ликвидации последствий аварии участвовали свыше 600 тысяч человек, из них более трёх тысяч жителей Молдовы. Среди них и бельчанин Александр Соловьёв. Он поделился с «СП» своими воспоминаниями о днях командировки.

«Отъезд в чернобыльскую зону стал неожиданностью»

— Я был одним из тех, кто участвовал в ликвидации аварии на конечном её этапе. В чернобыльской зоне мне довелось быть с 5 мая по 4 ноября 1988 года.

Я кадровый офицер. Служил в звании капитана командиром батареи в артиллерийском полку в Бельцах. Тогда мне было 35 лет. Об аварии в Чернобыле и о том, что офицеров отправляют туда в командировку, знали все. Среди моих знакомых были те, кто там уже побывал. Но вначале все ехали на короткий срок. Уровень радиации был высоким. Отправляли на несколько дней, потом на неделю. Измеряли уровень радиации в крови, и если он превышал норму, то отправляли домой. Самый длительный период был 3 месяца. У меня получилось ещё дольше.

Для меня отъезд в чернобыльскую зону стал неожиданностью. Должен был ехать мой коллега. Но в последний момент он отказался. Причин я не знаю. Скорее всего, это было решение его семьи. Позднее я узнал, что из рядов Вооружённых сил его уволили.

В Чернобыль направляли мужчин, возраст которых превышал 40 лет, резервисты. Мы называли их партизанами. Были и срочники (солдаты срочной службы). Они, как правило, стояли в оцеплении. Сотрудники полиции, военнослужащие химических войск и др.

Командир роты санитарной обработки Александр Соловьёв (в центре) со своими подчинёнными.

«Я человек непьющий, но стал покупать самогон»

— Наша часть стояла за периметром 30-километровой зоны. Меня встретил тот, кого я заменял. Я попал сразу на ужин и был приятно удивлён. В то время в наших магазинах уже было плохо с продуктами. Всё «доставали», купить было сложно. А тут посередине стола на 6 человек стояла большая тарелка с маслом. В ней килограмма два масла. Я давай намазывать хлеб и есть. Ребята смеются, говорят, что их от масла уже тошнит. Оказывается, это был тот продукт, который помогал организму бороться с радиацией.

Кормили нас очень хорошо. Все продукты и вода были привозными. Причём это была не простая вода, а бутилированная «Боржоми». Потом перешли на украинскую минеральную воду «Куяльник». У солдат под кроватью стоял ящик с бутылками. Когда вода заканчивалась, получали новую. В воде никого не ограничивали.

Были и другие методы борьбы с радиацией. Мой товарищ познакомил меня с дедом, который в лесу гнал самогон. Сказал ему, что я свой парень, и мне можно продавать. Я человек непьющий, но стал покупать по трёхлитровой банке. В части был сухой закон. Мне объяснили, что алкоголь был необходим организму. Он разгонял кровь и выводил радиацию из организма. Конечно, всё нужно было делать аккуратно. Только после работы и ужина, не больше 50–100 граммов. Я брал не только себе, но и трём моим командирам взводов.

Ещё одним эффективным методом была баня. Мы парились практически каждый день, смывали с себя всю радиоактивную пыль, которую накопили за день.

В части я жил в бараке для командного состава. Рядовой состав жил в палатках. К тому времени, через два с лишним года после аварии, там уже создали необходимую инфраструктуру. Была спортивная площадка, клуб. Мы даже проводили спортивные соревнования по выходным.

В свободное от службы время проводились соревнования по волейболу.

«Очень опасной была радиоактивная пыль»

— Помню, что первые две недели во рту постоянно стоял металлический привкус, и я начал сильно кашлять, хотя и не курил. Оказывается, через такое состояние проходили все. Это организм предупреждал: «Эй парень, здесь плохо. Будь осторожен». Но делать нечего, приказы не обсуждают. Я служил командиром роты санитарной обработки. В наши обязанности входила дезактивация (удаление радиоактивных веществ с различных поверхностей. — СП) населённых пунктов.

Мы работали в масках. Их называли «лепестки». На день брали пять масок, но их не хватало. Лето было жарким. Маски постоянно намокали, и их приходилось сушить. Очень опасной была радиоактивная пыль. Она была везде. Проконтролировать уровень радиации было сложно. Он менялся в зависимости от направления ветра, близости к аварийному объекту.

Мы снимали крыши с жилых домов, разбирали плетёные заборы, снимали слои почвы на 50 сантиметров. Всё грузили на машины и везли в могильники, специальные территории для радиоактивного мусора. Там всё закапывали уже другие подразделения. За нами шли строители и заново покрывали крышами дома. В первую очередь те, в которых ещё жили люди.

Почва там песчаная. Когда шли колонны, то поднималась очень сильная пыль. Поэтому впереди шла машина, которая поливала дорогу. Когда вода заканчивалась, набирали её в ставках (озёрах) и ехали дальше.

Александру Соловьёву вручают знамя за победу в социалистическом соревновании. Чернобыль 1988 год.

«Запрещалось есть то, что растёт в чернобыльской зоне»

— В зоне аварии были сёла, из которых выехали практически все жители. В некоторых сёлах эвакуировали только людей моложе 40 лет. Остальные жили в своих домах. Они питались в основном тем, что производили и выращивали сами. Но по селам ездили и автолавки. Привозили молоко, мясо, другие продукты.

Меня удивляло, что другие машины собирали молоко в цистерны, брали мясо у крестьян и везли в Киев. Как мне рассказали, там молоко выливали в большие ёмкости и смешивали с обычным, доводя уровень радиации до нормы. Мясо отправляли в холодильники на глубокую заморозку. Через 70 лет его тоже можно будет использовать.

Но многие питались своим мясом и молоком, овощами и фруктами. Женщины переносили радиацию легче, а у мужчин отказывали ноги. Мы всё это видели.

Нам запрещалось есть то, что растёт в чернобыльской зоне, но был такой случай. Солдата отправили за яблоками в Киев. Он решил далеко не ехать и собрал их в саду. Привёз в часть. Как-то об этом узнали. Яблоки уничтожили, а солдата отдали под суд.

Ещё случай. Один военнослужащий решил не везти радиационный мусор в могильник, а сжечь его. Это категорически запрещалось, так как с дымом пепел переносил радиацию на большие расстояния. Его тоже поймали. Правда, не судили, но воспитательную работу провели.

Четвёртый аварийный блок ЧАЭС, 1986 год. Фото: wikipedia.org

«Вывоз техники из зоны был запрещён»

— Наша рота была одной из последних среди тех, кто занимался ликвидацией аварии. Мы завершали эту операцию и должны были «законсервировать» технику. Вывоз техники из зоны был запрещён. Все машины набрали большие дозы радиации. Их загоняли на огромный плац.

У меня в роте остались только водители. Далеко не все машины могли двигаться. Износ был очень большой. Приходилось прибегать к различным уловкам, чтобы сдать технику проверяющим. Нас заставляли полностью их заправлять бензином и только тогда оставлять на хранение. Это были тысячи единиц техники. Вначале их охраняли. Но в дальнейшем, скорее всего, эти машины растащили на запчасти.

Я выехал из зоны чернобыльской аварии в ноябре 88-го. После нас уже не было таких масштабных работ по дезактивации. Благодаря тому, что я был молод, занимался спортом и своим здоровьем и, конечно, тому, что в тот период радиация уже не была такой сильной, мне удалось сохранить себя в относительно неплохой форме. Но очень многие пострадали. Некоторые умерли через год-два после командировки. Многие на фоне радиации очень сильно болели. Только в прошлом году у нас в Бельцах умерли пять ликвидаторов. Все эти люди прошли очень сложный путь во время ликвидации и после неё и достойны того, чтобы о них думало государство.

Справка-Пояснение
Зона отчуждения Чернобыльской АЭС, 30-километровая зона — запрещённая для свободного доступа территория, подвергшаяся интенсивному загрязнению радионуклидами вследствие аварии на Чернобыльской атомной электростанции.
На территории Зоны было определено три контролируемых территории: особая зона (непосредственно промплощадка ЧАЭС);10-километровая зона; 30-километровая зона.

Нелли Ланская

Фото: А. Пузик и из архива А. Соловьёва

Благодарим за помощь в подготовке материала председателя общественной ассоциации «Союз Чернобыль-Молдова» мун. Бельцы Сергея Шамрая

Воспоминания о чернобыле

26 апреля 1986-го (32 года назад) случилась крупнейшая техногенная авария в истории человечества – взрыв на Чернобыльской АЭС. В день памяти о трагедии с корреспондентом МЛЫН.BY поделились воспоминаниями те, кто оказался в эпицентре катастрофы.

Владимир Целуйко

Когда произошла авария, я проживал в Брагинском районе, был главным агрономом в элитном семеноводческом совхозе, выращивал овощи, кормовую свеклу на семена. Многие наши ребята из деревни работали на станции. В день катастрофы они сразу сказали: жить здесь теперь нельзя. Первые два дня, в субботу-воскресенье, ничего не чувствовалось. А в понедельник, когда ветер в нашу сторону подул, стало резко сушить губы, язык. Вода не помогала. Попил – на 5 минут хватает, затем опять сушит. Тогда дана была установка сверху – принимать йод с водкой, на 100 г по три капли йода, чтобы щитовидку защитить. Выпьешь – пару часиков не сушит. Но детям такого ведь не дашь. А у меня на тот момент двое сыновей было. Я на работе в конторе сидел, а напротив – садик. Смотрю, дети мои в песке играются, пока вся эта радиация в воздухе витает.

Первыми выселяли тех, кто ближе других к станции жил. А нам тем временем пришла телефонограмма, команда сверху: пооткрывать шлюзы, откинуть воду с каналов местной речки. Мы поехали за Березинец, который выселили (а ведь он дальше даже), предварительно надели противогазы. Поднимаем шлюз. Жарища – тучи ни одной. Я в противогазе уже задыхался. Снимаю, а вокруг стоит запах сероводорода. Там буквально километров 12 до станции было. И мы, мокрые от жары, высохли в минуту.

Первые автобусы для эвакуации за нами прислали 4 мая. Сказали ничего с собой не брать, только документы: мол, через 2 недели вернетесь назад. Люди покидали все, уехали и никогда уже туда не вернулись. Механизаторы, которые работали с нами, пахали весной, осенью умерли. Те, кто выжил, не избежали проблем со здоровьем.

Сегодня даже деревень тех нет. Савичи, где я жил, были на 500 дворов, а теперь они почти полностью закопаны. Мне говорили, что и мой дом закопали. Только в этом году на Радуницу я съездил туда посмотреть: стоит, а школа напротив – руины.

Екатерина Коваленя

В тот далекий 1986-й мы с мужем работали в Гомельском пароходстве. Я была поваром, а супруг мой – помощником капитана. Жили на пароходе, трудились весь сезон, пока речка не замерзала, после чего уезжали зимовать в Солигорск. Когда случился взрыв на Чернобыльской АЭС, мы вынуждены были груз толкать толкачом, щебень (в полуторакилометровой зоне от реактора), и дустом этим радиационным дышать. Последствия отразились на здоровье стремительно. Из-за высокой дозы радиации мне, еще тогда совсем молодой, дали II группу инвалидности. Я очень не хотела, просила, чтобы не ставили. Знала бы тогда, что несколькими годами позже уже получу пожизненно I группу… С 93 года из-за воздействия радиации я перестала видеть.

Николай Травков (единственный выживший из тех, кто работал на станции в момент взрыва):

На Чернобыльской АЭС я 10 лет работал инженером КИПиА (контрольно- измерительных приборов и автоматики). Когда произошла авария, нам сразу дали команду погасить все блоки, после чего мы спустились в подвал. Под землей было безопаснее. Ведь радиоактивные пары поднялись вверх, а мы на 12 отметку вниз ушли. Через неделю приехали бэтээры и вывезли нас в чистую зону, за 90 км от станции. Семью эвакуировали раньше. Где-то спустя месяц мы встретились в Минске. За свою жизнь, я, можно сказать, прошел и огонь, и медные трубы. До Чернобыля я был на испытании атомного оружия на Новой земле, и знаю всю эту «кухню», знаю последствия любой аварии. Беда в том, что наши люди порой мало информированы либо не владеют информацией вообще. После взрыва на АЭС никто не знал, как себя вести. Даже ликвидаторы. Их просто кинули: спасайте, как можете. Тот же простейший респиратор «Лепесток» благодаря ткани Петрянова задерживал радионуклиды лишь на 2 часа, затем маску следовало менять. А люди, занимаясь ликвидацией, утром ее надевали и носили целый день… А как спать лежаться – снимают. Вся беда от незнания.

Владимир Каменков, председатель комитета «Ветеранов Чернобыльцев»:

После того как случилась авария на Чернобыльской АЭС, обычных людей из чистых мест одели в военную форму и направили на ликвидацию последствий – более 800 тыс. человек, включая 115 тысяч из Беларуси. И я в их числе. Нас поселили в палатки там, где до эвакуации проживало местное население. Чтобы прекратить выброс радиации, со всего СССР слетелись вертолеты засыпать реактор песком, глиной, свинцом и другими материалами. Но когда реактор был засыпан, появились опасения, что от нагрузки его основание может просесть. Тогда позвали шахтеров, которые вырыли тоннели, под ними укрепили подушку и, чтобы не было разогревания реакторов, провели охлаждающую систему. Если бы они этого не сделали, то мог бы произойти взрыв третьего ректора (пришлось бы эвакуировать и Гомель). Затем начались наземные работы. Были призваны войска, которые определяли, где какой уровень радиации, и заносили показания на карту. А простые люди, призванные на ликвидацию, должны были проводить наружную дезактивацию: специальным составом обрабатывали крыши. Также они вывозили радиоактивный грунт на радиоактивные могильники, которые сами же строили. Будучи главным радиологом, и наблюдая за всей этой возней, я понимал: нельзя очистить местность от радиации полностью, нет смысла все это делать жертвами людей, нужно просто оставить эти места. Но пробиться с этой идеей было сложно. Чтобы хоть чем-то помочь, я разработал памятку о том, как себя вести на загрязненной местности, рассказал о путях попадания радиации в организм. Также следили за полученной дозой излучения. Если у человека она достигала 25 рентген, то его откомандировывали к постоянному месту жительства. В это же время ликвидаторы приступили к выполнению следующей задачи, поставленной сверху, – созданию саркофага. Из Японии и Германии нам прислали в помощь роботов. Но из-за высокой радиации электроника и аккумуляторная система приходили в негодность моментально, так что пришлось еще придумывать, как этих роботов оттуда убирать. В итоге саркофаг строили обычные ребята-ликвидаторы. Помогали добровольцы.

Юлия ХОЛОДИНСКАЯ

Фото Павел ОРЛОВСКИЙ